Произведения участников Волошинского конкурса

» Волошинский конкурс 2013 номинация: «ЖЗЛ, или Жизнь замечательных людей»

Уважаемые гости нашего сайта! Мы приветствуем Вас и желаем… (чтобы такого пожелать, кроме приятного чтения?)… не впадать в крайности от современного искусства, верить, что у искусства есть благородная и не всегда нам доступная в понимании цель.

Или вы захотите, может быть, зарегистрироваться? Для чего?... Ну, чтобы не только получать удовольствие от чтения, но и выражать свои эмоции по поводу прочитанного. То есть, оставлять комментарии. Также Вы сможете подписаться на сообщения от администратора и получать информацию обо всех новостях и изменениях сайта «Волошинский сентябрь».

---

Действующие лица: Алексей Шадринов — поэт Юрий Алексеевич – отец Нина Алексеевна – мать Санька – младший брат Дядя Миша – брат Нины Алексеевны Максим Романов, Алексей Овсянников, Димка Зорин — друзья Алексея Ирина Анатольевна, Розалия Ивановна — школьные учителя Отец Виталий Осипов – духовник Алексея Виктор Бараков – филолог Михаил Зайцев, Роман Багдасаров — друзья Алексея, писатели из Москвы Капитан Анциферов – следователь военной прокуратуры Действие происходит в 1972-1993 годах в городе Белозерске вологодской области. ВИКТОР БАРАКОВ. Сергей Есенин однажды сказал – я - Божья дудка. Я похож на ржавый желоб, по которому бежит чистейшая вода. А отец Есенина, очень прагматичный человек, угадал сущность сына в одной фразе – «он не такой как мы, он не такой, как все, он Бог знает кто». К числу таких людей принадлежал и Алексей Шадринов. СЛЕДОВАТЕЛЬ АНЦИЕРОВ. Из постановления о прекращении уголовного дела по факту самоубийства рядового Шадринова: «24 февраля 1992 года в 20 часов 45 минут Шадринов. находясь в помещении казармы, прошел в овощной цех столовой подразделения... Однако в силу того, что сослуживцы своевременно в столовой не появились... в результате сдавления шеи Шадринов скончался. ...Рядовой Назаров показал, что к Шадринову насилия никогда не применялось. По характеру Шадринов слабонервный, при малейших трудностях терялся, был плаксивым, служить не xотел… Рядовой Зубов показал, что в последний вечер перед смертью Шадринов был замкнутым, в разговоры не вступал. АЛЕКСЕЙ. Где я кончу свой путь? На которой дороге? На котором кругу беспокойной земли? И увижу конец уж на самом пороге, Иль замечу его издали? Кем я буду для вас? Неспокойной душою? Иль примером того, как нельзя уже жить? Я не знаю еще, как расстанусь с землею. И не знает никто, как я буду любить! МАКСИМ РОМАНОВ. Он одиночество любил. Это мы больше – машины, мотоциклы… Пиво попить… Поэт – одним словом. Не от мира сего. ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА, Для меня самой Лёшины стихи просто открытием стали, когда я их прочла… Я не верю, чтобы он мог наложить на себя руки. ОТЕЦ ВИТАЛИЙ ОСИПОВ. Он не мог совершить самоубийства. Не мог. У него была слишком прочная нравственная основа. ВИКТОР БАРАКОВ. Алексей Шадринов – это феномен поэзии XX века. В наше время, в юном возрасте еще никто не поднимался до лирических стихотворений и поэм такого уровня. ДЯДЯ МИША. Мне его жаль было очень. Его поколение, ребята более шустрые, а он более серьезный. Он скромный был парень. Я и не знал, что он стихи пишет, только потом. Жалко парня очень… АЛЕКСЕЙ. На реке, где чайная вода, Там, где полон берег трав зеленых Разольются краски небосклона На родные детские года ... НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Мы были очень счастливой семьёй... Никогда не гнались за богатством... Жили полной жизнью!.. То на охоту, то на рыбалку, на даче что-то делаем все вместе... Я много читала, Юра много читал, Леша вообще не расставался с книгами. Нам всегда интересно было жить! До трех лет с Лёшей сидела баба Оля. Она такая интересная была... Матюгальница страшная, но такой у нее был живой ум, столько разных пословиц, поговорок, прибауток знала! И Лёшу она очень любила ... У нас дома ел плохо, часто со скандалами; а у бабы Оли очень любил покушать: она ему селянки; каши деревенские в печке делала. А то бывало ели мы с бабой Олей тюрю – хлеб с луком, с солью, подсолнечным маслом, так Лёша и это наворачивал ... Игрушку новую если подарим – все, нет игрушки! Душа добрая, идет без игрушки. «Лёша, где игрушка?» – «Подарил!» – «Как подарил?!» – «Поиграть дал!» Тир магнитный купили – 13 рублей стоил! Смотрю – все, разобран!.. ДЯДЯ МИША. Вообще-то он простой пацан. Не по годам развитый. Но всегда детское проскакивает. Расскажу один случай. Сижу на речке у костра. Бежит Лёшка и кричит: дядя Миша, привяжи блесну! Да оторвал, зацепился! Щука стоит! Да, тебя там щука ждет! Ладно – привязал. Лешка убежал – минут через 10 волочет щуку. Доволен! Вот он весь в этом. АЛЕКСЕЙ. Я пай-мальчиком не был, Я дерзил и срывался. Меж землею и небом Словно птица метался. ДИМКА ЗОРИН. Сколько Леше лет, столько и мне. Вместе в первый класс пошли. Тетя Нина повела нас в первый класс. Мы голодные были, тетя Нина купила нам по пирожку, мы покушали и пошли домой. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Он был сам в себе – вроде и слышит, и не слышит... Макся – первый друг. Лёша такой уравновешенный, спокойный; Макся – это взрыв, шум до неба! И с детства Макся дружил с нашей семьей. Папа у него – первый секретарь райкома, ему сыном заниматься некогда. Макся у нас и за столом как свой, и поспит, бывало, днем. МАКСИМ. Мы рядом жили. Я за ним утром захожу: спешишь-спешишь, а он собирается... Все время в школу со звонком забегали. Мы с ним на одной парте сидели: день он носит книжки, день я. Общие темы разговоров? Обо всем, конечно, но больше планы, до самых грандиозных – постройки самолетов, катамаранов... Но в основном все крутилось вокруг рыбалки, потом – охоты. То лодку надо делать, лодка постоянно ломалась, старая, деревянная... …В шахматы, курить начали вместе. Он мне первому стихи свои показал, родителям даже еще не показывал. Прочитал я. Первое отношение было: не понял я его стихов. Не сказать, что заумные были стихи, но умные. Для нашего возраста. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Когда я первые стихи у Лёши нашла? Да классе в четвертом. Захожу к нему в комнату, смотрю – прячет от меня что-то в стол. Ты, мамка, стучись! Ну и ну!.. А тогда по телевизору передачу показали про наркоманов, думаю, может он от меня таблетки какие прячет? Он ушел куда-то, а у меня в голове: посмотри же, посмотри! Я посмотрела, а у него там – листочки со стихами. И тогда я почувствовала, что вроде как чего-то украла. Он спрятал, мне не доверил... ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Как запомнился мне Алексей? Я в пятом классе его не рассмотрела, запомнила его рассеянность: часто забывал тетрадку, писал на листочках, и только потом я узнала, что Леша пишет стихи. Юрий Алексеевич сказал мне, что у Леши есть тетрадка, в которой есть стихи и хотел бы мне показать, но стесняется. И только потом мы остались после уроков, мы читали его стихи, и я была поражена. Тогда зима была, я гляжу – это не Шадринов ли идет? Спрашиваю у Розалии Ивановны: «Что, уроки уже кончились?» – «Да вроде нет... » А для него уже кончились, и он ушел... Одевался Лёша у Нины Алексеевны просто, носил зимой пальто, клетчатое, с цигейковым воротником, а мальчишки предпочитали больше куртки... Шапку-ушанку. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Соберемся, бывало, на домашний совет, решаем, что кому надо купить. Вещи Лёшу не интересовали, в отличие от младшего, а лишь было бы что... Ничего лишнего, ничего модного не имел, не просил. Но очень нервничал, если срывалось «ночное»: тут уж до слез… Приходил из школы: поест немного, часа два-три поспит, потом уже дела свои начинал делать. Ночью иной раз прогулки совершал, ходил на вал рассвет посмотреть, соловья послушать. Часто до утра за письменным столом засиживался, писал... ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Такое было ощущение, что у Лёши очень покладистый характер. Но если дело касалось стихотворения, здесь он стоял за свое мнение до последнего. Я не была ему строгим судьей: я читала, мне нравилось. Я ему говорила: «Лёша, как здорово!» И он сам начинал вызывать меня на спор: «А вот мама сказала, что здесь плохо». И тут же начинал мне доказывать, что она не права! НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Я ему всегда говорила: «Пиши, что чувствуешь». Иной раз сама ему тему давала: «Вот ты помнишь, как тогда было, ну напиши про это, вырази!» ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Почерк у Лёши очень своеобразный... Он мне говорил: «Никто ведь не прочитает, только Вы прочитаете». А потом стал так писать, что и мне не прочитать! Он часто брал у меня книги поэтов Серебряного века... Кое-что нравилось, кое-что -нет… Но больше всего Лёша любил стихи Николая Рубцова. «Филя, что молчаливый?» – «А о чем говорить?» 8 марта они с Максимом пришли ко мне домой, принесли букет тюльпанов, поздравили с праздником. Мы сидим, как всегда, на кухне, Лёша мне принес что-то почитать. Максим котлеты ест, чай пьет, а мы с Лёшей разговариваем о стихах. Он всегда добивался от меня: «Вы мне посоветуйте, посоветуйте!» А Максим, этак жуя котлету, говорит: «Я, Лёха, тебе могу прямо сказать – ты попроще пиши! Так-то у тебя все хорошо, только ты попроще!» РОЗАЛИЯ ИВАНОВНА. Идеальным Лёша в школе не был. Мог бы учиться хорошо, но свой интерес главным образом сосредоточивал на литературе. Дружили они с Максимом Романовым. Максим такой подвижный, схватывал все очень быстро, а Лёше нужно было посидеть, вдуматься... А с Лёшей Овсянниковым они позже сошлись. Тот поначалу тяготел к уличным компаниям. МАКСИМ РОМАНОВ. Мы с Лёхой как-то поссорились по такому пустяку, что и вспоминать не хочется. Целый месяц с ним не разговаривали. А Лёшка Овсянников – тоже охотник, не столько рыбак, сколько охотник... Oни с Лёхой по охоте и сошлись. И мы с Лёшкой ничего... Он нас и помирил, надоели вы, говорит, давайте мировую! Мы руки пожали – и все. С тех пор нас, как говорится, трое. АЛЕКСЕЙ ОВСЯННИКОВ. Приехали мы с Лёхой в Яковлево, в лесу разошлись. Походил я, ничего не убил. Раз – дождик пошел, моросящий такой, мерзопакостный. Я вернулся. Автобус через полчаса, а Лёхи все нету – заплутал где-то. Потом появляется, весь мокрый. Спрашиваю: «Где был-то?» А он: «Далеко зашел, про часы забыл». Потом пришли к нему домой – и он прочитал мне свое стихотворение про февральский дождь. Прямо там в лесу его и написал. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Они закрывались в комнате, планы строили на будущее, «ночные» вспоминали, под гитару пели. Леша любил песню Окуджавы «Каждый пишет, как он дышит». ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Накануне экзаменов, весной, когда токуют глухари, Юрий Алексеевич мог забрать сына и увезти на природу. Потом его вызвали в школу. «Вы же взрослый человек, как не понимаете – идут учебные занятия, надо готовиться к экзаменам...» А Юрий Алексеевич сам выглядел как провинившийся школьник: «Ну да, взяли, уехали, время такое, простите, он сделает все...» А Розалия Ивановна сказала: «Мало того, что сами уехали, так еще и Максима увезли!» На экзамен пришел самым последним. Я говорю: «Ну, Лёша, выступай, пожалуйста, по своему вопросу». И он стал отвечать. Мы все уже устали, а нужно было вникать, готовить вопросы, и я предложила ему: «Может быть, ты нам почитаешь что-нибудь свое?» АЛЕКСЕЙ. Новые люди стоят за дверями не смея войти, Время былое приходит на память, чтоб отойти. Качаются клены, качаются тропы возле дорог. Срезаны мысли и рядом под тополь, сметаны в стог. А ты затерялся в пестрой и шумной безумной толпе. Голос сорвался, лопнули струны, и захрипел. А там, где туманы, и там, где болота, зарылся как крот, Как рысь затаился неведомый кто то, и старое ждет. Давно ль этот кто-то смеялся над нами На нашем пути Но старое время приходит на память, чтоб отойти. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Перед выпускным он мне говорит: «Ты, приготовь, мама, стол, а мы вечером придем. Только ты не заходи!» – «А почему?» – «Девчонки будут». Я все приготовила и не заходила. МАКСИМ. У нас должен был быть очень хороший выпускной вечер, катание на катере и все-все-все, но поднялся штормовой ветер и нас не взяли. Погуляли мы по городу, а потом к Лёхе пришли. Две бутылки шампанского у нас, водка была. И хорошо посидели. Ночью девчонок пошли провожать… А по жизни: я-то так сразу определился – в политехнический, а Лёха хотел в лесной… НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Он мечтал работать егерем, жить в лесничестве, на кордоне. Я его спрашивала: «А когда мы будем старые?» – «Так вы со мной будете жить!» – «А папка старый станет, так что?» – «А, мама, я его как деда, тоже буду в баню носить: помою, посажу за стол, стопочку налью!» МАКСИМ. Он долго не решался, куда ему поступать… В лесничество без образования не пробиться. Его и не взяли. ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Я Лёше советовала: «А в педагогический? Там есть филфак, где занимаются литературой. А потом, после этой учебы тебе многое бы пригодилось. Но у него в то время была такая творческая лихорадка... САНЬКА. Последний год он все время сидел, писал, печатал на печатной машинке, ночами даже просыпался ночью и печатал. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Он работал у меня в садике ночным сторожем и кочегаром, но недолго. Я переживала: соседи чего скажут – сын не работает! Помню, у нас с ним был крепкий разговор: «Ведь надо куда-то устроиться, Лёша!» А он так посмотрел на меня, что прямо до слез... Я сказала: «Все, никуда ты у меня больше работать не пойдешь, а будешь остальное время до армии писать. Отдохни, напиши, что хочешь». Юра тоже переживал, но мы с ним переговорили, и он сказал: «Я все понимаю, пускай пишет». Когда в трудах бессмысленных горю Я, ежечасно исторгая стоны, Себе ли в утешенье говорю: Минует день, печалью населенный! МАКСИМ. Какая у него цель в жизни была?.. Да не было у него цели – куда судьба закинет. Стихи он для себя писал. Конечно, хотел, чтобы его опубликовали. Всё оттягивал — в институт не поступил, опоздал с документами. Я ему говорил: «На природе-то одной не проживешь, у костра не просидишь всю жизнь, надо что-то есть-пить». А он ничего не отвечал. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. У нас проходила литературная гостиная, и Лёша впервые читал там свои стихи. Он вернулся домой, я спрашиваю: «Ну как, Лёша, понравилось?» Он говорит так задумчиво: «Мама, ты уж не обижайся... Мне очень понравилась та женщина, которая частушки сочиняет... Нельзя сказать, что они все особо талантливые, но какие это, мама, люди! Какие у них души тонкие!» И его там несколько раз просили: «Еще что-нибудь прочти!» РОМАН БАГДАСАРОВ. Алексей напрямую говорит в своих стихах с Богом. Это возможно, если поэт ни на кого не оглядывается, никого не боится и говорит, что думает. Это качество уникальное, его очень легко потерять и невозможно восстановить. Стихи живут отдельно от поэтов, И как бы ты над ними не корпел, Не оторвешь от песни ни куплета, Не уничтожишь если б захотел. Всю жизнь ты неуклонно отвечаешь За каждый шаг по белой целине. Путь ты строками землю не качаешь, Но тихий голос ощутим вдвойне. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Когда мы стали отбирать стихи для рецензии, Лёша отобрал только десять штук. Я спрашиваю: «Что так мало? Десять-то всего?» – «Вот эти только можно, мама» – «У тебя столько хороших, давай побольше!» А он: «Мама, сырые все». ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Лёша принес мне рецензию от нашего вологодского поэта Юрия Леднёва. Рецензия была очень хорошая, поэт захотел с ним встретиться. Отец мой говорит: «Ну, уходит от тебя твой мальчик». Я говорю: «Слава Богу, что он был!» ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Мы Леднёва на автовокзале в Вологде ждали – билеты даже обратно сдали, а Леднёв куда-то уезжал. И так получилось, что с ним разминулись минут на пятнадцать… Так и не встретились. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Лёша сказал мне, что хочет окреститься. «Лёша, если ты хочешь просто застраховаться, то – не стоит... Надо сначала к Богу-то прийти». Он стал ходить в нашу церковь, пообщался с батюшкой отцом Виталием, взял у него какие-то религиозные книги, молитвы, перепечатывал их себе на машинке. ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Он для меня непонятным остался, когда увлекся религией... Я сама в этом отношении человек совершенно темный, невежественный. А он как-то всем этим проникся, на таком каком-то уровне у него были размышления, что я не поняла его... Вернее, я приняла, как он это почувствовал, но сама понять не смогла из-за своей дремучести. АЛЕКСЕЙ ОВСЯННИКОВ. О Боге с ним спорили, да. Он все говорил, что Бог над всеми и один, а я доказывал – Бог в каждом из нас, внутри. В церкви он часто бывал, каждый праздник, и просто так... Посты соблюдал. ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Помню: идем мы с ним по дорожке навстречу друг другу, а в храме, наверно, служба кончилась, колокола звонят. Идем лицом к лицу, и он так поверх меня смотрит и проходит мимо – ни слова, ни кивка, весь в своем... НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Лёша свои ранние стихи взял и отнес в сарай. Я нашла их, а он: «Да выкинь ты их, мама, они плохие!» – «Лёша, они ж тебе потом могут пригодиться!» А он, когда я не видела, в печку их бросил. Я стала печку топить — смотрю – стихи! Золу стряхнула и забрала. Я чувствовала, если Лёша пойдет в армию, он может сгубить там свой талант. Я знала ту жестокость... Не будет в нем такой теплоты, душевности, искренности. Он может все это утерять. Знаете, я уже хотела отправить его куда-нибудь, к друзьям в Москву: пусть пересидит время, когда забирают в армию, поступит в институт. Но не было у нас в роду дезертиров. Перед армией он шальной был, как беспутный подросток. Он влюбился! И в это время, что интересно, они с ребятами «употребляли». И вот: он где-то выпил, крепко, и чтобы мама не заметила, пошел к бабушке ночевать. Бабушка прибегает утром, охает: «Ой, пришел, качается, на ногах не стоит!» Я говорю: «Молчи, пускай перебродит». Была первая любовь – Лена... То она с ним подружит, то не подружит... Я так думаю: не воспринимала всерьез. Он ей стихи свои носил... Лена, Лена, Леночка, легкая, как пеночка… ДИМКА ЗОРИН. А насчет любви – это я не знаю. Мы о девушках с ним не говорили. Может, был влюблен, в наши годы этого не было... ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Последний раз Леша приходил ко мне, но не застал дома. Соседка мне сказала: «Мальчик приходил к вам, стучался в дверь, долго ждал. Я раз прошла, другой – он все стоит… Потом сказала ему: «Видишь, замочек висит». А он стоял и ждал, когда ему откроют. Тогда, наверно, он приносил мне это стихотворение. Я прочла его, когда Лёши уже не стало. Я не умею посвящать стихи, Но вот пишу. Примите эти строки И отпустите все мои грехи, Как слабости больным и недалеким… МАКСИМ. Проводы? Кто у Лехи на проводах был: я, Санька Розанов, потом Вовка со сна прибежал, у него рубец такой на щеке был, все стеснялся, отворачивался. Я-то из института на один день приехал, у меня сессия была. Посидели... Потом Лена пришла. АЛЕКСЕЙ. Расцвети, любимая, Далью уносимая. Думая о будущем, Вспоминай о любящем. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Он в прихожей из угла в угол метался, когда на автобус нужно было идти его провожать. Даже баба Валя сказала: «Ой, кажется, тебя не дождаться». МАКСИМ РОМАНОВ. Отпросился Лёха с призывного, приехал ко мне в общагу. Выпили там маленько, поговорили. Потом пошли его провожать. Он у калитки обернулся, сказал: «Прощай». Я ему: «Ты чего, такое настроение?!» Взглянули, как говорится, друг другу в лицо и все. А потом обратно иду, и здоровый-здоровый пожар начался... Два дома горели. АЛЕКСЕЙ. «Здравствуйте, папа и мама, бабушка и все присные. Теперь ночь. Я сижу на табуретке дневальным у тумбочки. Письма я вам, наверно, шлю глупые, потому что отупел спервоначалу от всего. Здесь, на «карантине», нам сразу выдали форму, отобрали рюкзаки… Потом накормили и повели в баню. В бане помывшись холодной водой. Из кармана увели пачку папирос. А пришли в казарму - в тумбочке нет остальных пяти, бритвенных лезвий и всех, кроме двух, конвертов. И так у всех. Теперь хожу, стреляю покурить ... Там, где буду служить, напишу книгу о том, что видел и увижу. Буду писать стихи – тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо…» ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Я очень переживала, как там Леша в армии. Мы встретились с Юрием Алексеевичем, и он сказал, что Леше не очень легко служится... Конкретного разговора у нас не было. Мне Леша из армии писем не писал. САНЬКА. «Я отпечаток Пыжкиной лапы тебе сделал – Пыж отчаянно сопротивлялся. Папа с Максей на охоту ходили — ничего не убили. Мы по школе носились на дискотеке как угорелые. На сегодня новостей больше нет, мало их». АЛЕКСЕЙ – МАТЕРИ. «Спим по два с половиной часа в сутки. Нас — молодых троих — гоняют. Здесь с тобой не разговаривают как с человеком. Здесь такой тяжелый кодекс человеческих отношений, не иначе как стадный, блевотный… Здесь единственное, что не воруют – это книги» НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Лёшка Овсянников бросил институт, представляете? Полгода уже отучился, экзамены не сдал и его отчислили... Забрали в армию. Он попал на Украину, в стройбат… АЛЕКСЕЙ ОВСЯННИКОВ. «Я хочу вернуться домой таким, как и ушел. И тебя, Леша, молю ради Бога, вернись и ты таким же, как был. А насчет этих дебилов, которые хотят, чтобы мы стали такими же, как они, перебьются. Такими как они мы никогда не станем, чтобы только не предлагали. Мы уже «гуси», теперь будет больше свободного времени. Да, Леша, пишет тебе Ленка или нет? Стройбат — войска хорошие, без них советская армия ничего не стоит». АЛЕКСЕЙ – ОТЦУ. «Папка, здесь приходится выполнять бесполезные и идиотские требования. До слез обидно. Когда думаешь, что если бы эти мои усилия положить к дому, к даче, у бабушки и дедушки, то сколько бы я сделал и с какой безумной радостью и удовольствием! Большой привет всем. Ты видел Лену? Что она говорит? Целую и обнимаю. Лёша» АЛЕКСЕЙ – МАТЕРИ. «Получил вашу бандероль с сигаретами и конфетами. И 20 рублей. Опять конверты свистнули, из дедов никто не даст, а у своих — шаром покати. Каждый день одно и то же. Написал письмо отцу Виталию». ОТЕЦ ВИТАЛИЙ. «Леша, я тоже попал в армию без подготовки. Думал, что там учат французскому языку, дают уроки музыки, обучают танцам и прочим хорошим манерам. Но ты уже знаешь, что такое армия. По долгу службы мне приходилось иметь дело с заключенными, и поверь, в армии всё-таки лучше, чем в тюрьме… Письма маме пиши такие, чтобы не вызвать у нее тревоги. Прошло время, когда она заботилась о тебе, теперь заботиться о ней должен ты». АЛЕКСЕЙ – МАКСИМУ. «Макся, меня все по-старому, только понемножку все хуже и хуже становится. Рабочий день грузчика с обедом — это райская жизнь, о которой здесь и не мечтаешь. Сходи Макся в церковь поставь свечку Богу родившемуся, справа перед клиросом — икона в нашей церковке. Я все вспоминаю, как мы с тобой на Пасху и в Рождество ходили и на крестный ход, как свечи у нас зажигали. Сетуешь, что я мало пишу? Не то время. Не могу я письмо написать в толпе, когда вокруг орут. Помнишь, Макся как мы обходились часто без слов, когда вместе, в лесу, на рыбалке, на охоте… НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Миша и Роман — ребята из Москвы, с ними Лёша познакомился заочно, отправил им несколько своих стихотворений. Ребята написали ему, что всё будет хорошо, надо преодолеть трудности и продолжать жить и писать стихи, несмотря ни на что... АЛЕКСЕЙ – РОМАНУ. «Роман, вообще-то я дрожу почти за каждое свое стихотворение, – ведь не стань их, – от меня прежнего ничего не останется, и сейчас я уже другой. Вообще, чтобы ты знал, – я большой эгоист. На этой ноте заканчиваю. 14 февраля будут решать, не служить ли нам поменьше, и, возможно, мы встретимся скорей, чем я думал. Я этого очень хочу. До свидания. Алексей». АЛЕКСЕЙ – МАТЕРИ. «… Я бы здесь ничего не побоялся, ни работы черной – ничего. Если бы только жили друг с другом по-людски… Иногда становится очень жарко, мама». НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Мы с Лешей договорились: если станет совсем плохо, пусть пишет в письме «жарко». Ходили в военкомат с его «жарко». Просили, нельзя ли его отпустить домой. Замполиту Лёша нравился. За человека его считал. Лёша стихи ему свои приносил... Юрка приехал к Лёше, под Красноярск, пришел к замполиту, поговорили, и тот сказал: «Мне-то что, баба с возу – кобыле легче». Обещал перевести в другую часть – после той истории в «карантине»… АЛЕКСЕЙ – ОТЦУ «… Теперь, кажется, в могилу сведут по уставу. Сержант — на один год старше — а начальник. «Ты скоро вешаться будешь». Тяжело и страшно. Ты Лену видел? Напиши, что говорила. Очки присылать не надо. А Есенина пришли обязательно». ВИКТОР БАРАКОВ. Шадринов был самым молодым в этой части. Кроме того, он был интеллигент по духу. Блок говорил. Что интеллигентность не воспитывается, а с ней рождаются. Он был таким интеллигентом, человеком с особым достоинством, и это ему не простили. АЛЕКСЕЙ. Луч сквозь облако тянет нить. Посвист ветра,- как голос кудели. Вы хотели меня убить? Уничтожить меня хотели? Вы хотели: лицом - да в грязь. Вы хотели подошвой - в душу. Коротка надо мною власть. Я не стану поклонов класть - Пусть страна моя вас задушит. Над Россией рычит гроза. Воздух простынью сухость стелет. Вы хотели плевать в глаза? Слишком многого вы хотели. ОТЕЦ ВИТАЛИЙ — АЛЕКСЕЮ. «Тебя заботит моральная сторона дела с сержантом? Ему это и поделом. А вот тебя совесть беспокоит не зря. Но скажу сразу: нравственное самокопание — это дело никчёмное. Мудрость же состоит в том, чтобы из ничего извлечь что-то…» АЛЕКСЕЙ — ОТЦУ ВИТАЛИЮ. «Я не могу жить здесь, где за доброту людей наказывают, не могу ни к кому долго испытывать злость. Все равно рано или поздно к человеку подойдешь помириться, а здесь это опаснее всего. Мои ровесники спят и видят, когда они тоже станут дедами, и тоже будут отдуваться на новобранцах. Не поддерживать это — значит выделяться с невыгодной стороны. Молчать — тоже выделяться. А говорить с ними о том, о чем они говорят — я не умею и просто противно». ОТЕЦ ВИТАЛИЙ. «...Суть твоей коренной проблемы состоит в том: кем тебе быть – то ли духовно-нравственной личностью, которая умирает, но не сдается, или просто живым организмом с инстинктом самосохранения, для которого главное – выжить любым способом. Поэтому мой тебе совет избери один из этих принципов – он должен быть источником всех твоих мыслей, желаний, слов и дел». АЛЕКСЕЙ – АЛЕКСЕЮ ОВСЯННИКОВУ. «…Привет, Лёха! Ты, наверное, думаешь, что я забываю о старом добром времени. Это неправда. Как бы нам увидеться поскорее! Недавно вы мне оба приснились, и еще кто-то знакомый, я проснулся и не мог вспомнить кто. Ладно, все равно встретимся — скоро отпуск. Сейчас стихотворение одно по частям сочиняю...». АЛЕКСЕЙ – ОТЦУ. «Здравствуй, любимый мой папа! Здесь я постоянно вспоминаю тебя, и мне становится стыдно за все наши ссоры и мое упрямство. Почему-то в последнее время мы особенно часто с тобой ссорились. А если бы ты знал, как я люблю тебя! Сколько ты для меня сделал! Сколько раз мы ездили на рыбалку! Ты ради меня вступил в охотничье общество. Ты всегда готов понять меня и пойти мне навстречу…» АЛЕКСЕЙ – МАТРИ. «Живу по-старому. Хожу через сутки в наряд без выходных. У меня еще 11 нарядов вне очереди. Замполит в субботу уходит в отпуск. Тело мое как-то по-животному крепчает и грубеет, а характер строптивится, все не пойму что не хватает мне — кажется все здесь проходяще…» НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Хлопотали об отпуске, тем более, что у Леши был день рождения, и мы ждали его приезда... Его нет и нет... ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Телеграмма от 26 февраля 8.30 утра. «ВАШ СЫН ШАДРИНОВ АЛЕКСЕЙ ЮРЬЕВИЧ 24 ФЕВРАЛЯ ПОГИБ» ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Четыре дня ждали гроб. Привезли на пятый – цинк. Трое сопровождающих, солдаты и офицер. Очень немногословные. Солдаты сказали: «Мы не виноваты». Пришёл офицер и увел куда-то. Больше мы их не видели. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Ребят-солдат я в Лешиной комнате кормила. И учителя начали их спрашивать. Они молчали. И только один проронил: «Все равно нас обвинят...» Дежурный сказал: «Встали все и вышли!» Так доесть им не дал, они ушли ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Мы попросили нашего медэксперта, чтобы она пришла его посмотреть. И медэксперт нам сказала: «Я не имею права его раздеть, если экспертиза уже была. Я пришла к вам как частное лицо. Для повторного освидетельствования мне нужно специальное разрешение. Но я по вашей просьбе его посмотрю». Вечером все ушли, она пришла, осмотрела и сказала: «Подавайте в суд, требуйте эксгумацию. Это не самоубийство». МИХАИЛ ЗАЙЦЕВ. Потом все узнали, что Лёша повесился. И решили вскрывать гроб... Вскрыли – нет запаха. Гроб стоял в большой комнате, зима, натоплено, а в комнате окон не открывали. Но на теле не было никаких следов тления. Я самоубийц видел — от них смердит на второй день. Мы позвонили нашему духовному отцу Михаилу (Труханову), рассказали обо всем. Отец Михаил помолился и сказал: «Его убили. Читайте Псалтирь». Мы всю ночь с Романом читали Псалтирь. ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. Синяки на лице были, челюсть сломана… Офицер сказал: «Это при транспортировке». Нас вызвали в военкомат, там были все сопровождающие, наш военком. Военком спросил: «Почему вы сомневаетесь в заключении экспертизы?» Я ответила: «Лёша не мог с собой покончить». А военком: «Слабак он для армии, ваш парень». Вызвали в военкомат Максю, показали письмо, где Лёшка Овсянников нашему Лёше писал, как симулировать повешение и «откосить». Макся поднял много шума, и от него отвязались. МАКСИМ. Было у меня к нему одно письмо, которое нашли у него в тумбочке после смерти при расследовании, где как им казалось я предлагал ему закосить. Это неправда. Они так расценили мои слова. У меня и в мыслях этого не было. А потом они разнесли это, что я виноват в смерти Алексея. Это мне было и больно, и обидно. ДИМКА ЗОРИН. Я знаю, что его убили – но кто?! Но, а кто так поступил, лишил жизни такого человека – надо разобраться! ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА. По документам было, что он с собой покончил. И его не положено было отпевать. Мимо церкви провезли в открытой машине и похоронили. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Весь города нашего Алёшу провожал. Толпа за машиной шла до кладбища. И вы знаете, что произошло… Когда ехали, мотор вдруг заглох. Машина прямо напротив церкви встала. Долго не могли завести. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. И Юра тогда... Не сказать, что он в Бога верит... Я верю, а он: «Что-то есть». А в ту минуту мы все почувствовали, что есть Бог и Он показал нам всем, где правда. СЛЕДОВАТЕЛЬ АНЦИФЕРОВ. «Уважаемый Юрий Алексеевич! На ваше заявление, поступившее в прокуратуру, сообщаю, что следствие по факту самоубийства Вашего сына окончено. Анализируя собранные по делу доказательства, следует признать, что лиц, виновных в гибели Вашего сына Шадринова Алексея Юрьевича, покончившего жизнь самоубийством, нет». МИХАИЛ ЗАЙЦЕВ. Юрий Алексеевич отправил следователю всю Лёшину переписку. Через полгода пакет с письмами вернули — без двух самых страшных, из «карантина». Письма исчезли. НИНА АЛЕКСЕЕВНА. Официальной справки не было. Военкомат закрылся — никого не было, все в отпуска ушли, некому было заявление подать о повторной медэкспертизе. ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ. Орланов где видели? А в Крохино, весной, на охоте, перед армией. Ходили с ним по болоту. Глухарь на болоте токовал. Не подбили. На остров вышли, постояли, покурили. Я смотрю в небо – орланы летают. Парами, один над другим, кругами, «этажеркой». Стал считать. Не видно их всех сначала было... Все выше и выше… Облака расступаются... А Лёшка видел плохо – только тех, которые низко... Я тринадцать насчитал. Лёшке говорю: «Хорошо бы, чтоб четырнадцать». Он не сказал ничего. Потом стихотворение написал… Поднимаюсь я бодро и рано, А сегодня с утра сам не свой Оттого, что тринадцать орланов Неотступно кружат надо мной...

Категория: «ЖЗЛ, или Жизнь замечательных людей»

Просмотров: 143 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0