В печати появилась книга под названием «Анти-Ахматова», автор - некая Тамара Катаева. Это довольно толстый том, обложка которого украшена замечательными портретами поэтессы Анны Ахматовой. Но само название как бы предупреждает читателей о том, что в книге речь идет об отрицании всего того, что несет в себе уже не просто имя, а понятие «Ахматова», то есть отрицание величия личности, творчества и места, занимаемого Анной Ахматовой в русской литературе.
И хотя в предисловии говорится, что « эпатажное название не должно сбивать с толку, что перед нами вполне традиционное исследование в духе вересаевских «Пушкина» и «Гоголя»», мы видим, что традиционного в этой книге, которая, как говорится в аннотации на обложке, «чрезвычайно пристрастна, даже зла какой-то очень личной злостью», так вот, традиционно-объективного, уважительно-сдержанного исследовательского начала мы здесь не обнаружим. Основной пафос книги – обличительно-разоблачительный, полный яда, сарказма, издевки и тенденциозности.
Как любой обыватель, я приступила к чтению довольно пухлого тома не без любопытства. Я не отношусь к числу обожательниц А.Ахматовой, и все же «анти-книгу» дочитала с большим трудом.
Автор, Тамара Катаева, вроде бы берется за правильное дело, хочет, чтобы справедливость и правда восторжествовали, и очень нелениво « пропахивает» сотни свидетельств очевидцев (одна библиография чего стоит!). Но при этом снабжает эти свидетельства поразительными личными комментариями, типа «ее злобные выходки», «зловонные свидетельства ее исторических встреч», «позерство и кривлянье», «ослеплена завистью и злобой» и т.д. и т.п.( Буква «з-з-з», видимо, любимая у автора, невольно наводит на мысль о комарихе, жаждущей крови).
Негативный пафос данной книги быстро утомляет: страницы, заголовки просто пропитаны ненавистью. Вспоминаются одновременно и риторика газетных разоблачений периода 90-ых и заголовки сталинских времен, типа «раздавить гадину».
Итак, автор пытается нарисовать «истинный» облик Ахматовой: « злая, неряшливая, грузная, бездарная старуха». Но чем дольше я читала, тем чаще задавала себе вопрос: а кто такая, собственно, Катаева? Откуда в ней столько ненависти? И соответственно рисовался облик самой Т.Катаевой, воссоздаваемый, так сказать, лейтмотивом книги: Т.Катаева – это злая, неряшливая, грузная и бездарная старуха. И очень удивилась, увидев сзади на обложке фотографию: моложавый облик и лукавая улыбочка. А под фотографией надпись: «Анти-Ахматова Тамары Катаевой может послужить прекрасным учебником для начинающих политтехнологов». И все сразу стало ясно. Автор строчек, конечно, имел в виду саму Анну Ахматову, творившую миф о себе. Но эти строчки, как ни странно, разоблачают и замысел автора, суть которого в следующем: уж если Ахматова могла пользоваться пиар-технологиями, то и я, Катаева, поступлю так же и, создавая «Анти-Ахматову», созижду заодно и себя, Катаеву.
Так что сама писательница, согласно ее логике, выступает здесь в роли начинающего литературного технолога. Следующая жертва ее «технологий» - Б.Пастернак, а там, глядишь, замахнется и на «Вильяма, нашего, на Шекспира», а там пойдет и серия: «Другой Пастернак», «Голый Маяковский», «В постели с Цветаевой» и т.п.
Что же это за книга такая, вызвавшая у меня желание дать автору буквально постраничный отпор? Причем отпор не с позиции профессионального литературоведа и исследователя, каковым я, к сожалению, не являюсь (Катаева, кстати, тоже), а отпор с точки зрения банального житейского здравого смысла.
Постраничному и даже построчному отпору помешало не отсутствие аргументов, а дикое нежелание каждый раз углубляться в эту хитро поданную, тенденциозно сакцентированную дилетантскую полуправду. Но отдельные моменты не могу оставить без внимания.
Поражает глухота автора к контексту эпохи, незнание исторических, психологических реалий того времени.
Так, например, Катаева считает признаком небывалого и возмутитетельного благосостояния поэтессы то, что Ахматова во время войны получала продуктовые пайки. Я вспоминаю, как, живя в относительно благополучной Прибалтике, мы все в 90-ые получали талоны на муку, крупу, сахар и т.д. Иногда, как и Ахматова, эти талоны теряли или не отоваривали, потому что не хотелось такого количества крупы «Артек», а хотелось недырявые сапоги или мандарины ребенку. Ахматова не любила и не умела решать бытовые проблемы и жила по принципу: «то густо, то пусто». Поэтому и голодала, наверное, порой, по бытовой безалаберности что-то быстро съедая, а многое раздавая. Все упреки Катаевой по поводу жадности и скаредности Ахматовой – такая подлая и наглая ложь, опровергнутая таким количеством свидетельств, что сама пасквилянтка нехотя проговаривается: « Она действительно раздавала что-то из еды, не считая, - соседям, детям». Это, так сказать, вынужденный реверанс в сторону непреложной истины. А вот свидетельство К. Чуковского о том, как « в пору лютого петроградского голода» Ахматовой досталась большая коробка «сверхвитаминной «муки», изготовленной в Англии фирмой «Нестле», и одна чайная ложка этого концентрата, разведенного в кипятке, могла стать «недосягаемо сытным обедом». Но вот Ахматова «обыкновеннейшим голосом» говорит, что коробку, которая казалась ему «дороже бриллиантов», она отдает его маленькой дочери... Этот эпизод К.Чуковский заканчивает словами: «Таких случаев помню немало».
Да, она не умирала с голоду, но это очень остро задевает автора. Дотошная Катаева перечисляет «излишества» Анны Андреевны: «Про шубу, шапку и черное платье, и белый костюм, про которые мы тоже знаем»...
Еще Катаеву поражает то, что пожилая Ахматова каждый год ездила бесплатно в санаторий. Хочется напомнить, что это было время, когда в санатории регулярно ездили не только писатели, но и простые рабочие и колхозники, а их дети ездили в пионерлагеря с условной оплатой...
Катаева поучает, как «правильная» Ахматова должна была вести себя: голодать, ходить в рваной одежде (что, впрочем, соответствовало реальности), «Богу молиться да ближнему помогать». Еще «сесть под портреты Гоголя, Толстого, Достоевского, спросить себя: «твое ли место с ними»?... Если представить себе воплощение последнего пожелания госпожи Катаевой, получится абсурдистская картинка в духе Даниила Хармса: «старуха» приходит и садится «под портреты», а затем вопрошает у «портретов»: «Мое ли место с вами?»...В таком случае, те точно ответили бы: «Аксиос»,- что по- гречески означает «достойна»... Хотелось бы узнать, следует ли сама автор этим высоконравственным пожеланиям?
Отказывая Ахматовой в поэтическом таланте, в человеческой порядочности, Катаева неожиданно наделяет ее телепатическими сверхспособностями.
Оказывается, по Катаевой, многие положительные отзывы о себе литераторов, писателей Анна Андреевна просто... внушила. Прямо Вольф Мессинг какой-то. «Загипнотизированный Бродский... он не только пел по ее нотам, но и сам придумывал сладкие мелодии».
Причем, под телепатическим воздействием находились разные люди – от Лидии Чуковской до академика Лихачева... Катаева сокрушается, что в число почитателей Ахматовой попал «по нелепой случайности» Иосиф Бродский. «К сожалению, самого сильного и бесстрашного воина уже нет,» - сетует обвинительница, а то уж она открыла бы глаза недалекому поэту. Он же оказался «апологетом мистификации», «неостроумной и бестактной выдумки» и пр. Словом, образ Бродского тут явно двоится...
Не понимает Катаева и остальных из пресловутой четверки, так называемых «ахматовских рыцарей», «ахматовских сирот», поэтов Анатолия Наймана, Евгения Рейна, Дмитрия Бобышева. Ведь молодые люди, не «подахматовки» какие-нибудь, талантливые, ироничные, наблюдательные, как они «старуху» не раскусили? Каким медом им там было намазано? Т.Катаева, просеявшая огромную мемуарную литературу, написанную, кстати, совсем в другом ключе, в духе любви и уважения, выловившая, как блох, все негативные свидетельства, свела эти свидетельства в огромный том обвинительного заключения – и вдруг эти пацаны-недоумки с их неполиткорректными дифирамбами. Ясное дело – все врут.
«Понятия моральной чистоплотности, политической брезгливости ... Были совершенно неведомы Анне Андреевне Ахматовой», - высокопарно и пафосно обличает Катаева, очень небрезгливо копаясь в деталях непростой личной жизни поэтессы.
Так, по Катаевой, Ахматова стала убийцей сына Марины Цветаевой Мура. И хотя есть свидетельства самого Мура, что Ахматова помогала ему, давала ему деньги, правда, немного, Катаева записывает ее в убийцы.
Кстати, многие, знавшие ситуацию, обвиняли самого Мура, Георгия Эфрона, в грубости, черством отношении к матери. Это он заявил накануне ее гибели: «Одного из нас отсюда вынесут вперед ногами», на похоронах матери не был, всем после заявляя: «Марина Ивановна поступила правильно», и т.п. И хотя парень твердил это просто от испуга, от потери почвы под ногами, а Марина Цветаева покончила с собой не из-за сына, а ради сына, по прокурорской логике Катаевой, Мур – убийца. Итак, убийца – своей – матери приходит к кумиру – своей – матери и кумир – его – матери становится убийцей – сына – убившего – свою – мать... «В доме, который построил Джек...»
Автор книги, так идеала взыскующий (прямо санитар литературного леса) возмущается суетностью Ахматовой, озабоченной правильностью своей биографии, дескать, «надиктовывала», «подкладывала мысли» и т.п. А , между тем, правильностью биографии, по-современному, «имиджа», был озабочен еще А.Пушкин, говоря, «я публичный человек, а это хуже, чем публичная женщина».
Драматизм ситуации Ахматовой как раз и состоял в том, что она вынуждена была все время быть на людях. Вся ее жизнь – это сосуществование в коммуналке, в проходных комнатах, общежитиях, просто в гостях. Ушла бы в затвор, спряталась от людей, были бы другие мифы, а так, вся как на ладони.
Дело в том, что она не могла жить без окружения. Была патологически неприспособлена к быту. Все шло от воспитания и от матери Инны Эразмовны, которая была в быту, по-русски говоря, распустехой.
И трагическое мироощущение, над которым так издевается Катаева, было родом из очень неблагополучного детства: смерть сестер от чахотки, самоубийство брата, собственное заболевание туберкулезом и ожидание смерти. Ахматова никому об этом не рассказывала.
Да, люди, по свидетельству Л.Чуковской, «радостно служили ей», но... как часто королева попадает в зависимость от садовника или повара. Так и окружение «королевы» Ахматовой, желая того или нет, чуточку навязывало свой стиль общения.
Добрейшая Ф.Раневская, с ее матерком, винопитием, анекдотами обожала Ахматову и бесцеремонно оставалась у нее ночевать; преданнейшая Л.Чуковская, с горечью констатировавшая в мемуарах все случаи отхода от идеального образа, старалась Анну Андреевну слегка «выпрямить»и физически страдала от общения ее идеала с такими своеобразными личностями, как Фаина Раневская и Надежда Мандельштам, а ведь обожателей-доброжелателей было гораздо больше, и каждый чуть-чуть вторгался в ее жизнь с помощью: кто чулки заштопает, кто обед сварит, а кто-то углядит что-то неидеальное, что лучше бы не демонстрировать. Ахматова «защищалась» от этой бытовой обнаженности единственным способом, тем, что современники называли «королевничаньем», а Катаева плоско определила как чванливость.
Чтобы «доброхоты-помощники» не разнесли в клочья ее внутренний мир, приходилось защищаться. Маска холодной, неприступной королевы была способом защиты. Ведь заштопавшая халат тут же могла претендовать на штопанье души.
Возвращаясь к теме «исправления биографии», я хочу, справедливости ради, напомнить, что Ахматова – далеко не единственный «корректор жизни». В той или иной степени это свойственно многим большим художникам. Многие творческие люди, ощущая свой талант как ответственность перед потомками, пытались «выправить» свою биографию...А великий Пушкин даже на смерть пошел, осознавая, что потомки его небезгрешную биографию будут воспринимать тоже как часть творчества.
Да, было в этом немало суетного, нарочитого, может быть, недостойного таланта Ахматовой, извиняемого возрастом, но у меня есть на этот счет свое мнение. Ахматова боялась, что ее окружение, как мы помним, «радостно служившее» ей, так же радостно будет вспоминать в мемуарах «стоптанные туфли», «прореху на халате» и «рюмку водки на столе», а главное в ее истории – трагизм жизни поэта, который всегда живет не в свою эпоху, будет упущено. Она тоже, как могла, «выпрямляла» свой образ, чтобы бытовые наслоения не закрыли основного. Конечно, об этом могло бы свидетельствовать творчество, но написала она мало, не была трудоголиком – «ни дня без строчки» - скорее всего, не находила себя в новом времени, но если уж находила свою тему, то попадала точно в цель.
Огромное количество людей окружало Ахматову. Глупая Катаева с ее поэтоненавистничаньем не понимает, что поэтесса, давно «вышедшая в тираж», не навязывалась почитателям, не заискивала ни перед кем, а люди сами шли и шли к ней. Катаева придумывает, извините, идиотские байки про гипноз, не понимая, что Анну Андреевну просто любили, правда, порой довольно деспотически. Она, как Наташа Ростова, которая «не удостаивала быть умной», была тем, чем была – синонимом Серебряного века...
А теперь хочеться процитировать саму Т.Катаеву с ее логическими парадоксами. «Господь дал ей силу заставить людей верить в ее судьбу такой, какой она хотела показать ее. Поистине шекспировская мощь: она говорила «Буря!» - все видели бурю». Эти слова Катаевой так и хочется прокомментировать: «Ну, уж если сам Господь дал Ахматовой эту силу, так, наверное, не стоит, Тамара, спорить с самим Господом...»... А вот еще: «Есть словесная игра: объяснять все жизненные реалии в популярных терминах рыночной экономики». Это тоже «оговорка по Фрейду». В « рыночных терминах» и, добавим, тоном рыночной торговки. Или еще характерное признание автора: «Но с эротическими фантазиями все-таки легче разбираться, чем с ямбами и хореями матери, у которой «уводили на рассвете». Добавлю от себя: сразу видна « узкая» специализация автора.
В ее малограмотных (явные нелады с синтаксисом) комментариях («но надо уметь и класть вещи на весы и смотреть – соизмеримы ли они» или «можно говорить только имея в виду подпустить намек»), мелькают слова о ссылках, пытках, предательстве, Сталине, трусости и тюрьмах. Так с высоты 21-го века она многоопытно поучает, как правильно следовало бы вести себя в сталинско-хрущевские времена.
Есть еще приметы «особого» стиля автора. Почти все « свидетельства обвинения» даны без дат, точнее даты есть, но их мало. Цитаты перетасованы (точнее подтасованы) и 20-ые годы перемешаны с 60-ми. Принцип историзма здесь не ночевал.
Катаева очень любит сопоставлять «правильную» судьбу Марины Цветаевой и «неправильную» Анны Ахматовой. Но парадокс в том, что гениальную Цветаеву не любили. Она сама часто сетует, что люди любят ее стихи, а не ее. Есть грустное для ее почитателей свидетельство о том, что эту гениальную поэтессу в эмигрантском сообществе презрительно называли «Царь-дурой».
Странная ситуация: человек невзлюбил поэта, считая, что его слава не заслуженна, но анализировать творчество - кишка тонка, поэтому взяты факты из биографии и составлена собственная шкала – я бы назвала ее «шкалой низостей» автора.
Еще хочется прокомментировать (вызвавшую очередной приступ ехидства у автора) фразу Ахматовой о том, что она «отдыхает после санатория». Хочу напомнить, что санатории потому и были доступны многим, что советский санаторий – это далеко не отель в горной Швейцарии. Это нормальный совковый санаторий с мытьем полов обязательно в 6 утра, с неистребимым запахом хлорки в общих санузлах, с нянечкой – злым демоном, с железными тазами с едой в столовых, где облупленный кафель и запах «гречи с курой», а процедуры – сплошное бесплатное унижение... Все или еще? После таких санаториев, естественно, хотелось морально отдохнуть.
Еще комментарий по поводу того, что Ахматова не была де-юре женой Пунина. 20-ые, начало 30-ых годов – это отказ от института церковного брака. Пропагандируется новый тип отношений: жена-товарищ, друг, партнер. Отношения – свободные и открытые. Ревность – пережиток буржуазного прошлого и мещанство. Оформить гражданский брак было проще простого. Так же просто было развестись. Ни испытательных сроков, ни ограничений в количестве браков, и часто вместо регистрации была просто вечеринка в кругу знакомых. Правда, это порождало не совсем здоровые отношения, вспомним рассказы М.Зощенко и по ним фильм Гайдая «Не может быть». Тройственные союзы, типа Брики – Маяковский и Пунины – Ахматова, были не редкостью, это считалось новым революционным бытом. Конечно, первая и вторая ситуации существенно различаются, тем не менее Лиля Брик всегда считалась официальной вдовой Маяковского, но Катаева об этом вроде бы не знает. И если Пунин, не скрываясь ни от жены, ни от дочери, приводит в дом женщину, которая потом посильно участвует в общем хозяйстве, то в каком качестве он ее приводит? Сестры? Слово «любовница» было уничтожено революцией. Так что Пунин приводит ее как свою новую жену, отношения с которой зарегистрировать – пара пустяков. Другое дело то, что их отношения быстро закончатся. Но Ахматова, в отличие от Лили Брик, катастрофически неспособна к легким отношениям и продолжает эту «семейную» тему , поселив Ирину Пунину в своей квартире.
Зачем Катаева, выражаясь словами Фаины Раневской, «плюнула в вечность» и написала эту странную книгу в стиле передачи «Скандалы, интриги, расследования»? Ответ прост. Это в духе времени. Книга выпущена в издательстве «Современный писатель». Вот такой он современный ... писака. Ну кто у нас сейчас интересуется академическими исследованиями «о жизни и творчестве»? Студентки филологических вузов, пишущие курсовую или дипломную? Реалии нашей полуграмотной современности свидетельствуют о том, что даже эти студентки скорее схватятся за «Анти-Ахматову», а уж любители телевизионных коктейлей из гламура с чернухой вообще просто облизнутся. Словом, тираж 5100 экземпляров найдет своего потребителя, как «осетрина второй свежести».
И будет такой потребитель, страдая от несварения, судачить: «А Ахматова-то во какая!.. А мы еще ее в школе наизусть учили». И все же, перефразируя пушкинское «Товарищ, верь...», хочется воскликнуть: «Товарищ-читатель, не верь!» Не была Ахматова ни бездарностью, ни пьяницей, ни сыноубийцей и прочее, и прочее... Она была... Ахматовой! Была, есть и будет, несмотря на все лукавые политтехнологии.
А закончить хотелось бы следующими словами: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижениям высокого, слабостям могущего.Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе.» (А. С. Пушкин. Из письма П. А. Вяземскому)
|
